Любовь без правил

Автор: Епископ Душанбинский и Таджикистанский Питирим

Православие.Ru

Недавно в Фейсбуке у меня вышел спор о невинном, на первый взгляд, предмете, а именно – яблоке. Я, лишенный после операции возможности передвижения, проматывал свалившееся на меня богатство – свободное время – на дискуссии в Фейсбуке. Дело было накануне Преображения, и мы заспорили с двумя отцами на тему: можно или нельзя вкушать сии плоды до церковного благословения, называемого поэтично «Яблочный Спас»? Почти всегда интернет-баталии сопровождаются руганью. Не стал исключением и этот спор. В ходе его хотя и не родилась истина, но обозначились весьма актуальные проблемы современного пастырства, которые мне и хотелось бы обсудить.

Если коротко, суть спора заключалась в том, что отцы, движимые любовью к пастве, допускали возможность вкушения плодов (ранних сортов винограда и яблок) до праздника Преображения Господня, я же настаивал на запрете, подчеркивая его смысл – воспоминание прародительского греха, и делал особый упор на санкции, положенной за нарушение запрета. В результате один особо «любвеобильный» батюшка, кстати, сам находящийся под запретом в служении, обвинил меня в мизантропии. Приведу весьма колоритный фрагмент его «обвинительной речи»: «Мой духовник за 25 лет отношений ни разу мне не сказал ни одного осуждающего слова, не то чтобы “наказал”. Мне он объяснил, что тот, кто сзади стада, с кнутом, – пастух; тот, кто впереди со свирелью, – пастер (так у автора – имеется в виду, наверное, пастырь или же пастор. – еп. П.). Вы, видимо, обычный пастух, не умеющий любить ни детей, ни паству, вот и ищите оправдания садистским наклонностям, которые в Вас имеются».

Такой вот получился разговор в сетях – все остались при своем мнении. Но что меня зацепило в нем? Конечно, не оскорбления – с этим я, став архиереем, сталкиваюсь каждый день. Возмутила меня навязчивая «Любовь». Если бы можно было первую букву в этом слове сделать еще больше, то, следуя пафосу проповедника, надо было бы набрать его сотым кеглем. Любовь без правил – вот, на мой взгляд, точное определение этого явления. Мы привычно, даже с каким-то наслаждением, ругаем западную систему ценностей, которая «обогатилась» в последнее время такими завоеваниями, как легализация однополых браков, ювенальная юстиция, замена мамы и папы на родителей № 1 и № 2, а в ближайшей перспективе, похоже, разрешит инцест и педофилию. Табу, незыблемо стоявшие на пути человечества, армия Любвиуверенно перешагивает на ходулях этой самой вознесшейся до небес «Л». Логический апофеоз западноевропейского гуманизма. Но с ними всё понятно: общество потребления, эвдемоническая культура, эпикурейский, дионисийский, сибаритский и… любители обзываться пусть сами придумают, какой еще синдром. Но у нас-то, в самой, казалось бы, консервативной среде – среди батюшек православных – как из-под рясы выросли эти самые ходули?

Гуманистический идеал с легкой, трясущейся от смеха руки Франсуа Рабле (1494–1553) был начертан в уставе Телемского аббатства: делай, что хочешь! И вот эта утопия на наших глазах стала реальностью не только в светском западном обществе, но и в западных, в первую очередь протестантских, церквах и пустила метастазы по всему миру. Не стала исключением и часть нашей Православной Восточной Церкви.

Девиз Телемского аббатства: «Делай, что хочешь!». Рисунок Гюстава Доре

Для наглядности приведу описание этого самого прогрессивного аббатства.

«В Телемском аббатстве нет окружающей его стены, нет никакого расписания, в него принимают только “таких мужчин и женщин, которые отличаются красотою, статностью и обходительностью”. Женщинам запрещено избегать мужского общества, аббатство можно покинуть в любое время. Вместо обетов целомудрия, бедности и послушания его обитателям “надлежит провозгласить, что каждый вправе сочетаться законным образом, быть богатым и пользоваться полной свободой”. И вообще, единственное правило устава аббатства гласит: “Делай, что хочешь!” Ему же соответствует название аббатства, которое происходит от греческого слова θέλημα, что значит “воля, желание”.

Аббатство и его обитатели представляют собой самый что ни на есть утопический идеал. Роскошное здание аббатства насчитывает “9332 жилые комнаты, при каждой из которых была своя уборная, кабинет, гардеробная и молельня…”»^[1].

Любопытно, что Рабле был одним из любимых авторов знаменитого английского оккультиста и сатаниста Алистера Кроули (1875–1947). Кроули даже назвал «Телемским аббатством» свое имение в Сицилии, где вместе с несколькими единомышленниками предавался чудовищным оккультным и тантрическим практикам.

Идеи Рабле нашли отражение в основных принципах учения Кроули, которые он суммировал в нескольких словах:

• Делай, что изволишь, да будет то законом;
• Любовь есть закон, любовь в соответствии с Волей;
• Нет у тебя иного права, кроме как поступать согласно своей воле^[2].

Вот такая «эволюция» от гуманизма к сатанизму. Две ноги у этого чудища, шагающего по планете: Любовь и Воля. Любовь без правил и воля своя. Мы же молимся Богу: «Да святится в Любви имя Твое! Да придет Царство Правды Твоей! Да будет святая воля Твоя!»

Истинная пастырская любовь – не со свирелью спиной к овцам, а заботливая, многотрудная, без сна и отдыха

Весьма показателен пример, который привел в пылу спора один из отцов: пастух следует сзади стада с кнутом, а пастырь впереди со свирелью. Первый, по мысли автора, – воплощенная ненависть, второй – персонифицированная любовь. Пасторальный образ пастушка со свирелью – излюбленная картинка Ренессанса. Кто хоть раз видел, как пастух пасет стадо, может подтвердить, что он идет за овцами и внимательно следит, чтобы с ними ничего не случилось. Если сорвется овца с крутого горного склона, пастух терпеливо разыскивает и поднимает ее, перевязывает ей раны, берет на плечи и несет. Если волки приблизятся, он созывает овец и, рискуя своей жизнью, отгоняет хищников. Именно этот пример приводит Христос, живописуя образ Доброго пастыря. Вот это истинная пастырская любовь – не со свирелью спиной к овцам, а заботливая, многотрудная, без сна и отдыха, внешне совсем не привлекательная, в поту, дорожной пыли и грязи, но при этом настолько сродная бессмертной душе человеческой, что глас ее ни с чем не перепутаешь.

Мне же на ум приходит другой персонаж, тоже любящий играть на свирели и возглавлять шествия, – крысолов, уведший некогда детей из города.

Гамельнский крысолов. Фрагмент гравюры, выполненной по картине Джорджа Пинвелла

Многие протестантские церкви доигрались на свирели до того, что венчают уже однополые браки, допускают женщин к принятию священного сана, а опустевшие храмы добровольно отдают под ночные клубы, бары и тренажерные залы: надоело пастве свирель-то слушать – захотелось других развлечений, ведь настоящей духовной работе она не научена.

Гуманизм, воспенившийся в Европе на волне Ренессанса, сыграл с ней злую шутку. Замена теоцентричного сознания средневекового человека на антропоцентричное стала поистине катастрофой. Эта антропологическая революция, предварившая все последующие за ней, стала возможной в католическом обществе по причине одной ошибки в догматическом учении самой Римско-Католической церкви, которая настаивает, что с грехопадением природа человека не изменилась – испортились лишь его отношения с Богом. Это «невидение» греха в человеческой природе, перешедшее позднее из католицизма в протестантизм, в азартной борьбе за права падшего человека привело в итоге к легализации и защите самого греха.

В отличие от западноевропейского гуманизма, гуманизм Восточной Церкви строится на принципах православного вероучения: с момента грехопадения прародителей глубоко повредилась сама природа первого Адама и его потомков. Но человека, даже в падшем состоянии, нужно любить, а грех, гнездящийся в его природе, – ненавидеть. Это любовь через страдания – любовь крестная. Своего совершенства она достигает, пройдя горнило огненных искушений, становясь мужественной и бесстрашной. Осыпаемая руганью, презрением, насмешками и угрозами, она не боится сказать решительное «нет» жандармам либеральных ценностей. Воспетая великим апостолом Павлом в посвященном ей гимне (см.: 1 Кор. 13), она устремлена в вечность – «никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13: 8). Только она удерживает мир, подверженный закону энтропии, от полного распада. Это соль земли (Мф. 5: 13). И свои качества она сохраняет только в свете истинной веры. Как только свет истины гаснет – соль теряет свою силу и становится ни на что не годна.

Искажение догматического вероучения погрузило Католическую и Протестантские церкви во тьму плотского мудрования, из которой в конечном счете выйдет «человек греха», «сын погибели» – антихрист. Он станет воплощением беззаконной любви и обожествленного своеволия. Его предтечи и слуги много постарались, чтобы подготовить человечество к принятию «Мессии», гордые уста которого, исполненные лжи, будут произносить хулу на истину. Это он, беспечно наигрывая на свирели, уведет зомбированное преступной любовью человечество в бездну вечной погибели.

А что святые отцы писали для назидания пастырей? Когда обращаешься к святоотеческому наследию, не перестаешь удивляться, как наставления учителей Церкви, обращенные к их современникам, точно подходят и для нашего времени.

Святитель Амвросий Медиоланский в книге «О должностях» (священнослужителей) в основу честного прохождения священнического служения полагает следующие четыре добродетели: мудрость, справедливость, мужество и воздержание. Служителю Господню не следует прельщаться земными удовольствиями, он должен проявлять все те нравственные качества, которые требуются от него апостолом Павлом (см.: 1 Тим. 3)^[3].

Святитель Григорий Богослов: “Нужно гневаться, не гневаясь… одних врачевать кротостью, других – смирением, третьих – обличением…”

Основываясь на словах святого апостола Павла «быть всем для всех», святые отцы обращали особое внимание на разнообразие пастырских подходов в деле душепопечения. Святитель Иоанн Златоуст писал, что пастырь должен быть важен и не горд, суров и благосклонен, властен и вместе общителен, беспристрастен и услужлив, смиренен и не человекоугоден, строг и милостив^[4]. «Какие нужны сведения, – говорит святитель Григорий Богослов, – чтобы исправлять образ жизни и персть покорять духу, ибо неодинаковы стремления и понятия у мужчин и женщин, старости и юности, начальников и подчиненных… одних назидает слово, других пример, для иных нужен бич, а для других – узда… нужно гневаться, не гневаясь; презирая, не презирать; терять надежду, не отчаиваясь; одних врачевать кротостью, других – смирением, третьих – обличением и т.д.»^[5].

Cвятитель Григорий Двоеслов

Наиболее подробно о разных способах врачевания душевных недугов рассуждает святитель Григорий Двоеслов в своем «Правиле пастырском» – специальном труде, посвященном проблемам пастырства. Тонким психологом и опытным наставником являет себя святитель Григорий, когда учит, что священнику позволительно иногда снисходить к легчайшим порокам пасомых, чтобы устранить важнейшее:

«Часто случается и так, что душа поражается недугом двух пороков, из коих один действует слабее, а другой сильнее. В таком разе благоразумнее подать скорейшую помощь против того порока, который опаснее и быстрее ведет к погибели. И если спасти душу от близкой смерти нельзя иначе, как усилением противоположного порока, то проповедник в своем поучении, действуя с мудрою рассудительностью, может допустить усиление одного, чтобы спасти от близкой смерти, угрожаемой другим. Поступая таким образом, он не увеличивает болезни, а между тем сохраняет жизнь врачуемого им больного, выжидая удобного времени для совершенного выздоровления. Так, немало видим примеров тому, что многие из нас увлекались невоздержанием пресыщения разными приманками снедей и питья, почти уже готовы бывают всецело предаться влечению одолевающей их страсти; но когда от страха в этой борьбе силятся удержать себя в пределах воздержания, тогда они подвергаются искушению тщеславия. В таковых людях никак не истребится один порок, если не дать перевеса в пище другому, так что один как бы вытесняется и изгоняется другим. Какая же язва должна быть преследуема сильнее, как не та, которая вызывает опасение? Итак, можно допустить иногда, чтобы чрез добродетель воздержания усилилось между тем в человеке превозношение, лишь бы только роскошь не погубила его решительно невоздержанной жизнью… допущением меньшего уничтожает большее, с тем чтобы тот, кто не возрос еще до того совершенства, чтобы уничтожить всё в себе зло, оставался бы пока с меньшим недостатком, лишь бы ему удобнее избавиться от большего порока» (Гл. 40)^[6].

Современный христианин рассудил бы по-другому: лучше я буду есть всё подряд и смиряться при этом и любить всех, чем строго поститься и превозноситься над всеми. Однако святитель Григорий в любви к роскоши видит большую опасность, чем в сопутствующем воздержанию тщеславии.

Еще один отец Западной Церкви – блаженный Иероним Стридонский – советует пастырю никогда не наедаться до пресыщения, напротив, забывать иногда об обеде и, по крайней мере, об ужине. А по поводу употребления вина он прямо говорит: «Помни, Лота победил не Содом, а победило вино»^[7].

Во главу угла священнического служения учителя Церкви ставят сострадательную пастырскую любовь

И, конечно же, во главу угла священнического служения учителя Церкви ставят сострадательную пастырскую любовь. В пособии по пастырскому богословию для кандидатов в священство сказано, что пастырю словесных овец «следует всемерно воспитывать в своем сердце это высочайшее и вечное благо – святую любовь к людям и к горнему миру. Без этого качества он не может быть пастырем. Пастырь без любви что тело без души, цветок без цвета, утро без зари, день без сияющего солнца или, по апостолу, потухшая звезда, блуждающая во мраке ночи (см.: Иуд. 1: 13).

Если говорить о мерах возгревания пастырской любви, то кратко напомним, что пастырская любовь усиливается самоотвержением пастыря, ношением скорбей своей паствы, постоянной борьбой со своим самолюбием, пламенной молитвой и неослабным самопонуждением к делам благочестия»^[8].

Во всех вышеприведенных высказываниях святых отцов о пастырском служениизвучит мысль о том, что это самое высокое искусство – не игра на свирели, а многолетний труд, сопряженный с самоотвержением и самопонуждением для стяжания дара деятельной сострадательной любви, которая не замазывает гнойные язвы театральным гримом, а терпеливо врачует их, возливая елей и вино, – любовью и строгостью.

В заключение хотелось бы обратиться к нашим батюшкам – пастырям словесных овец: не бойтесь быть строгими, прежде всего по отношению к себе. Любовь к ближним может стать сострадательной только через страдания. Всякая другая любовь – это просто игра на свирели, игра без правил.